Сейчас пора плача и жалоб. Нет, с одной стороны всё прекрасно: цели сплачивают, энтузиазм растёт, гордость переполняет, но с другой стороны…
С другой стороны жалуются все. Ладно бы врачи и учителя – плач есть естественное состояние отечественного здравоохранения и образования лет уж как сто. Или двести. Но жалуются фермеры, строители космодромов, учёные, лесоводы, адмиралы, почтовики, авиаторы – перечислять можно долго, а конца нет и не будет.
Вот и в писательском сообществе если не плач, то стойкая меланхолия. Народ читает всё меньше, тиражи падают, расходы минимизируются. Куда крестьянину податься? А писатель и крестьянин – близнецы-братья. Оба пашут без выходных, но над конечным результатом не властны. То дождичка нет, то дождичка слишком много, проценты по кредитам неподъёмны, и, главное, никто не предскажет, будет ли в сентябре спрос на посеянный в апреле турнепс или роман с названием «Краса и гордость».
А тут ещё и посредники… Как узнала на днях страна, фермер сдаёт прекрасное молоко по семнадцать российских рублей за литр, а обыватель в магазине покупает его уже по семьдесят. Вот и получается, что коровки себя не кормят.
Конечно, сравнивать сельское хозяйство и литературу глупо. Сельское хозяйство дает людям пищу. Основу основ. Людям необходимо питаться, желательно ежедневно, а кому по средствам, и чаще. Не будешь питаться – умрёшь буквально, никаких сомнений.
Литература же – прихоть. Миллионы и миллиарды существ (обезьяны, киты и даже собаки) вообще не способны читать. Да и человек разумный к чтению приохотился не так давно. Причем до семнадцатого века включительно чтение как способ времяпрепровождения практиковала ничтожная часть населения планеты. В восемнадцатом – очень малая. В девятнадцатом – малая просто. И лишь век двадцатый породил книжный бум.
Но это был бум с довольно маленькой буквы. В крупных сёлах, и уж всегда в райцентрах были книжные магазины. Но оборот магазина книжного всегда был меньше оборота магазина продуктового. Тут о многом можно говорить долго и вкусно: о том, что книгу читают и пять, и двадцать пять человек, и через год перечитывают, а кусок колбасы утром один человек съел, и к вечеру опять голоден; о том, что книги имеют свойство собираться в полки (ударение ставь, куда хочешь), и, начав с правофланговой, до последней дойдёшь не сразу, а, дойдя, запросто можно вновь начать с правофланговой: двадцать-тридцать хороших книг способны составить человеку добрую компанию на всю жизнь. И ещё, и ещё…
Но книжные магазины в сёлах сегодня – это фантастика. Как и библиотеки. Тут и обид никаких, каждому понятно, что прогоришь сразу и безнадежно. Зато читателю доступны магазины электронной книги, где всяк способен купить приглянувшийся роман за умеренную плату.
Многие литераторы тайны из доходов от продаж электронных копий не делают. Со ста рублей, заплаченных покупателем, сочинителю достаются примерно двадцать пять, остальное – продавцам, посредникам и государству. Имея дело с «Амазоном» – тридцать пять, но и налоги платишь сам. К тому же «Амазон» и прежде русский язык понимал плохо, теперь же делает вид, что не понимает вообще. Видно, экономическая составляющая не способна перевесить составляющую политическую. А ведь не так давно «Амазон» собирался в Россию всерьёз и надолго. Да передумал. Переживём.
Те же откровенные авторы приводят и другую арифметику: пользуются платными ресурсами лишь пять процентов читателей, остальные девяносто пять качают сами знаете откуда. Насколько верны подобные данные, не знаю. Но верю: с моими наблюдениями они гармонируют и не вызывают диссонанса.
В итоге один читатель сторублевой книги приносит ровно один рубль. Если у книги случится двадцать пять тысяч читателей (а это по нынешним временам очень и очень недурно), автор получит двадцать пять тысяч рублей. Хорошо, если книгу он написал за неделю. За месяц уже как-то маловато будет, особенно для столичного жителя. А ведь некоторые увальни пишут книгу полгода, а то и дольше.
Ах, ужас! Ах, великая литература сброшена в пропасть! Ах, какое падение культурного уровня народа, явившего миру Пушкина, Достоевского, Толстого!
А я скажу – нет. Напротив, мы и в области литературы возвращаемся в благословенный девятнадцатый век.
Прежде я замечал в веке нынешнем отражение времён правления Николая Второго. Действительно, сходство есть, не буду повторяться. Но события последних месяцев показывают, что в качестве зеркала стоит брать царствование Николая Первого, а не Второго. «Народ молчит, потому что благоденствует», и всё прочее.
Прекрасное было время, если подходить без предубеждения советского школьника, а с позиции современного патриота. Да вот пример: на годы царствования Николая Первого пришелся расцвет творчества Пушкина, Лермонтова и Гоголя, Грибоедов написал окончательную редакцию «Горя от ума», Тургенев прославился «Записками охотника», Некрасов – изданием «Современника», в котором, помимо прочего, было опубликовано «Детство» Толстого, выходит на литературное поприще Достоевский, отплыл на фрегате «Паллада» Гончаров – и это только классики, писатели первейшей величины. Воля ваша, а другого царствования, столь богатого на литературных титанов, в России припомнить трудно.
Но при этом читают в обществе мало, и литературные гонорары зачастую не составляют основы личного или семейного бюджета. Тургенев и Толстой – богатые землевладельцы с изрядным числом крепостных (хотя за гонорар торговаться не гнушались, и чуть что – меняли издателя), Гончаров и Салтыков-Щедрин служили, и славно служили, Гоголь жил скромно до аскетичности, а Достоевский бедствовал, покуда жена не взяла издание книг мужа в свои руки.
То ж, полагаю, ждёт литераторов и в ближайшем будущем. Смогут жить исключительно литературой единицы, либо великие таланты, либо наследники сотен крепостных и тысяч гектаров пахотных земель, остальным же придётся добывать хлеб службой или иными способами. Писать же будут по выходным, в отпуске или на пенсии.
Зачем писать? Побудительные причины у каждого свои. Желание высказаться, поделиться думами с обществом. Надежда прославиться. Привлечь внимание. Или просто некая неудержимая сила придёт и скажет: напиши-ка, братец, «Нового Ревизора». Вот тут-то человек поплюёт по привычке на ладони (или через левое плечо, у кого какая привычка), сядет за клавиатуру, если к тому времени останутся в стране клавиатуры, или просто умакнёт свежеочиненое перо в чернильницу и выведет первую строку:
«Я пригласил вас, господа, с тем, чтобы сообщить вам пренеприятное известие: на космодром едет ревизор!»