Была в некоем бору сосновом, столетнем, речка тихая, небыстрая, экосистема какая-никакая устоявшаяся, и шли в ней дела неспешные и срочные своим чередом: летом все цвело и размножалось, зимой кто выживал, кто — нет, а по весне, оттаяв и воспряв, заново принималось все радоваться и любить: поесть, догнать самочку, опылиться, удушить соседа – по потребностям.
Но однажды пришли в бор люди веселые, что срубили, что так спалили, а что и вовсе бульдозером сдвинули, и, радостно матерясь, поставили дом.
Быстро дом заселился, да, на удивление, все больше девицами разной пригожести, безмужними, хотя разумницами и работящими. Стали они местность обживать, вещички приносить, мусорные баки поставили, занавесочки повесили и накупили холодильников – запасы запасать. Вот, утром проснуться, глазки продирая, кто чай, кто кофе творят, занавесочки отодвигают – а за окном такая благодать: в остатках бора птички свищут, белочки скачут. Вот повадились белочки в мусорные баки заглядывать – а там и пропитание нашли. Лазят теперь чаще, чем на сосны за шишками, все вымазавшиеся, хвосты слиплись – прямо крысы наглые, а не белки! Обиделись девушки на такое нарушение благолепия: ни погладить такое противное вонючее создание (оно еще и удирает, а будучи принуждаемо к дружбе, еще и кусается!), и все благолепие – с утра у окошечка, да с чашечкой чаю-кофею, с видом на пейзажи идиллические сигаретку выкурить, — обломали, белки-поганки! Некоторые, правда, говорили, что хватает птичьего пения и наблюдения всяких варакушек и горихвостов, или по зимнему времени собирались на копченую сальную шкурку приманивать снегирей да синиц… Однако ж, известно, что душа девичья жаждет нежности, вот хотя бы погладить чтоб нежное. К примеру, можно эдакого зверя искусственного купить и посадить на кровать а можно… И тут принесли в дом девушкам первого котенка.
Сразу же зверь понравился – ласковый, мягкий, ласкается сам, глазки большие, мех мягонький и сам моется!
— У меня будет еще лучше, — решила про себя почти каждая девушка, и вскоре в окошках за занавесочками замелькали хвосты разной пышности и расцветок, стали таращиться глазки блестящие, и лапки с когтями принялись хватать все подряд в игривые объятия.
Девушки были счастливы.
Вскоре возникли некоторые проблемы – туалеты выносить, променад давать, потому все кисы были приучаемы к выходу на улицу и проведении дневного времени уже там. И все радовались: кисоньки радовались, познавая мир, хозяйки – какие кисы спокойные приходят, и всякие расссказки про то, что зубастые и когтистые кисы, как подросли, то сожрали всех окрестных белок, никого не трогали. Все-таки белки были грязные и не гладились, и что их в самом деле не видно – даже как-то порядку прибыло. Вид не портят. Пьют по прежнему по утрам девушки свои чаи-кофеи, сигаретку смолят задумчиво(кто первую, а у кого и на две сигаретки бокальчик), кошечек и котиков своих гладят. Кошечки уже совсем большие, котики – немелкого калибра, но зима, все кругом бело, на снежок не тянет. Вздохнет питомец мягкий, полижет у себя в разных местах, помурлычет и спит день-деньской, силы копит к весне. Много сил накоплено, а уж желаний – вообще не счесть!
Как растаяли снежные поля, да по просохшим опушкам остатков бора проглянули подснежники, появились птички малые, певчие, начали территорию делить: орут, песни как можно громче голосят, да затейливо – собой похваляются.
Очень это кстати пришлось и девушкам, и кошечкам, но для каждой на свой лад: девушки принялись окошки мыть и по утрам открывать пошире, сидят, песенки с утра и до поздней ночи, слушают, покуривают, мечтают. Кошечки и котики, напротив, деятельно из окошечек выскакивают и пропадают в лесочке. Приходят все в утренней росе и спать заваливаются. Как-то быстро стихли трели и залихватские и попевки с посвистами, нет цокания – тишина. Девушки даже обиделись немного, но зато пошли цветы разные, а там и ягоды – то сухоцветный букет творят, то на варенье запасают, все про будущее счастье мечтают и готовятся. Не до песенок. Осенью появилась иная проблема – у всех кошечек прибавление, и куда девать милых пушистых деток? Проблема… опять все заняты и по сторонам не смотрят, а все советуются и вообще заняты своими семейными делами.
Вот опять зима, а за ней и весна.
Тихо на опушках, редко кого можно услышать в бору, нет ни одного певца. Грустно девушкам – сидишь, эдак, с сигареткой в изящных пальчиках, с чашечкой утреннего напитка, на коленях – кот, за зиму кастрированный, а в окошке лишь неприятный бурьян, выросший на кучах сдвинутой бульдозером земли, и тихо жужжат мухи – это опять баки с мусором не вывезли. Эстетика сомнительная.
И вот, однажды, когда почти что наступило хлопотливое лето и все готовы были от комаров и мух затянуть окошки густой сеткой, появился он – Утренний Птах. Птах был певуном – милым, затейливым, трели выдавал уху приятные и, что очень важно, до тонкости во всем мера была. И громок ровно так, как надо, и коленца были приятные, даже пел, словно отмерял порцию в самый раз, чтоб хотелось еще и еще. Девушки сразу из окошек повысовывались, мечтательно на Птаха уставилиь, все думка у каждой: ах, вот бы и завтра такое чудо?!
Наутро чудо повторилось, ничуть не менее прежнего – пел ярко, с чувством и смыслом, даже полюбоваться собой позволил: грудка алая, с краснотой коричневатые крылышки, хвостик сизый досиня и вообще – красавец! Скачет, на похвалы раскланивается, скромно крошки от печенюшек поклевывает.
Девушки и вовсе размечтались, уже будильники на утро пораньше ставят, вскакивают опрометью с постелек и бегут, прямо не умывшись, Птаха слушать.
А он и рад – каждой девушке приветливый поклон, за доброе слово в свой адрес – отдельная трель – прелесть, что такое!
Стали девушки и вовсе планы строить по приручению Птаха – каждой хочется уж обладать и эксклюзивно. «Нечего! Такой Птах – только мой и меня одну любить-радовать должен!» — вот примерно эдак девушки прикинули и стали заманивать утреннего певца. Известное дело – соблазн, он того, он средств и смекалки требует! Тут холодильники и пригодились.
Стали девушки припасы проверять, да для соблазнения выставлять на подоконники всякие искушения: кто вареньице выставит и намекает: не изволите ли пожаловать? Кто печеньица покрошит, все для удобства Птаха, а некоторые и вовсе обещают сразу любовь, верность, и регулярную чистку коготочков и перышек.
Птах по-прежнему появляется, песенки умильные и затейливые исполняет и точно все по часам исчезает, к большому, как оказалось, негодованию котов. Коты первыми перестали умиляться и потребовали у хозяек объяснений – куда девается объект охоты? Утром виден, а днем, как они соблаговоляют выйти на променад – куда девается? Извольте представить.
Коты – это серьезно, но хозяйки, все в мечтах про то, как Птах не только утром, а даже и к обеду из любви к ним будет песни петь, даже и не обратили внимания на эти вопросы, стали дальше развивать кампанию по соблазнению и захвату Утреннего Птаха. Вот уже и салфеточки вяжутся, на которых Птаху сидеть за обедом, вот уже прикидывается, в какой шкатулочке загнездится… О, надо ж спросить – он, может, еще и разговаривает!
Оказалось – разговаривает, да так ласково, со вниманием! Тут вовсе вспыхнула страсть в сердцах девичьих, стали они уж и ночами спать скверно, все думать – а вдруг, случись такое дело – вот полюбит он ее, красавицу и разумницу, и от того сделается волшебство совершенно сказочное: станет Птах добрым молодцем, красавцем и богатырем, со степенью научною и кабинетом начальственным, и вообще всем на зависть за такого можно и взамуж. Ужас прямо – мечты-то сбываются!
От этих ли мечтаний, или так уж пришлось – не заметили девушки, что коты стали как-то пораньше покидать гладкие девичьи коленки и во двор удирать. А там такие страсти – Птах скачет, трели пускает, коты делают вид, что и не интересуются, а сами тихо-тихо, а крадутся на пузе! Только рывок последний останется сделать уж и лапы притерли, и хвостом дрогнули перед рывком – взлетел, как бы случайно, и лишь два бойца, с шипением и мявом, встретившись в воздухе, рушатся в пыль. Птах, как бы совсем случайно, именно секундою раньше перескочил в другое место. А как уже все коты стали вылезать пораньше во двор и в кольцо загодя брать певуна, стал хитрец как бы непредумышленно садиться разве что на самые тонкие веточки повыросших полыней и прочих здоровенных чертополохов. То есть, решительно не дается.
Девушки же до того возжаждали обладать певцом таинственным, что стали вопросы задавать: что по нраву ему, какими их, девиц, находит, как бы чего ему желалось и прочие вопросы с подковыркою – вот внимание займут, отведут глаза, а там и прикормят Птаха ненаглядного, совсем в свои горницы заманят и уж двери-окна запрут крепенько!
Делись куда-то коты, угуляли в дальние поселения, наверное, или просто – вернуться, как набегаются по лесу, но хозяйкам не до них: все с Птахом беседуют, разум свой показывают и обходительность, лакомства сулят и прочие неземные услады. Или, наоборот, самые земные, это уж как посмотреть.
Все никак ни одной девушке Утренний Птах предпочтения не выказывает. Молвит девушка слово приветное – Птах ей ласково ответит, молвит другая – и ей так же. Неужто не любит?
От ревности кто из девушек не спит ночами, все речи сочиняет, кто вяжет уж не салфеточки – целые скатерти и покрывала (а то ж!), а кто вот уже не печеньица, а кексы освоил с начинками! Девицы и так выставляют свои изделия заманчивые, и с намеком – может, в гости позовешь? Но Утренний Птах и объект желаний все лишь умиляется, расхваливает умения и умелиц, от подарков же уворачивается и всячески уклоняется, даже шарахается, особенно как начинают фигурою похваляться и грозить прямо так, в окне, фитнес и аэробику представить. Но самая задумчивая додумалась, да и вышла после утреннего кофе, оставив чашку дома, только сигареты прихватив да зажигалку, прямо в халате и тапках на босу ногу – и тихонько стала следить за Птахом. Спел тот песенку утреннюю, приветную, покланялся, беседует. Ждет девица проницательная, тихонько комаров на себе давит, смотрит, что дальше будет.
Утренний Птах побеседовал, побеседовал, да и подался все же к лесу. За ним – последний из котов крадется, толстым кастратским пузом землю гладит. Следом девица от куста к кусту маскируется.
Шли так долго ли, коротко, но девица тапок не потеряла, сигарет не искурила – некогда на ходу. И вдруг видит девица – открывается полянка малая, а на ней – домик. Не успела обрадоваться девица, что индивидуальное жилье нашла, как видит – приоткрывается окошко в том домике, высовывается явно женская рука, и Птах, эдакий он… в общем, садится сам на ладонь и исчезает за кружевной такой занавеской.
Вознегодовала девица, идет решительно, прямо к окошку тому, а оттуда доносится… ой, прямо зло вскипает и праведный гнев: смех довольный женский, стоны, звуки поцелуев. «Ну, все! Сейчас разберусь с изменщиком коварным!» — решает девица и кидается прямо в окошко лезть. Тесное окошко, и высоко оно, девица роняет что-то внутрь комнаты с подоконника, пыхтит и ногами все по стене елозит – никак не дотянется и не перевалит в комнату. Тут звуки в комнате стихли, замерцали две пары глаз бледных, светящихся. И видит девица красавца перед собой рослого, стройного и во всех отношениях интересного молодца, к тому же – не особо одетого. Прямо соблазн и искушение. Спрашивает красавец:
— Кого ищешь тут, горшки цветочные роняешь с подоконников, красавица?
— Если это ты по утрам у оконца моего поешь, сна сладкого утреннего лишаешь, заставляешь искать печенье самое сладкое – то тебя. – Смело и с достоинством, вполне детально отвечает девица. Что красавица – это даже и в положении зависания на пузе в окошке слышать приятно.
Взял ее за руки белые, с пальцами прокуренными ловкими, красавец, потянул, поднатужился, и втащил целиком в горницу. Рухнула девица прямо к ногам красавца, думает себе: «Вот и сцена романтическая!»
— Ты не торопись вставать, милая, — говорит красавец, оборачивается позадь себя и кому-то говорит, — иди сюда, любовь моя, вот и трапеза пожаловала. Иль ты не хочешь человечинки, кот лучше пойдет?
Разобиделась умница и красавица, воспылала негодованием:
— Как ты, — вскричала громко и выразительно (то есть и другие слова были, но эти выражения и так знают, кто пользует), — смеешь не меня, а другую любовью величать?!
— Так я в своем доме, в нашем с любимой моей, а ты хоть гость и желанный, да незваный, и я тебе ничего не обещал.
— Это наш лес! Мы тут ягоды на варенье и цветы на букеты собираем, — горячится девица и встать пытается, а красавец задумчиво так наклоняется и, прижимая к полу, бока щупает.
Притихла девица: «Ой, — думает, — все же я люба и желанна ему, сейчас секс будет!»
А красавец вдруг носом закрутил, отпрянул и принялся девицу поднимать, под белы руки из горницы выводить и вообще чуть не волоком по кустам – куда-то в лес. Тащит за собой, пыхтит обиженно.
Наконец, притомился, видно, сам, дотащил до опушки и бросил в крапиву. До того и крапивы-то не было, а тут так густо!
— Все, вывел я тебя на дорогу правильную, пойдешь о ней туда, откуда взялась. Проку от тебя никакого. Думал – еда качественная, свежая, а ты и на еду негодна, — сказал красавец и стал уходить – почитай, бегом побежал. Скрылся, злыдень такой, даже шороху не слышно. Показалось, правда, что глаза снова блеснули те, бледные светящиеся, но это уж, наверное, потому что не закуривала давно.
Злыми слезами, горючими, обливалась красавица, пока ориентируясь по крапиве и линиям электропередач, обратно к жилью вышла – не к своему домику с девушками, а вовсе к какому-то кемпингу. Там были люди веселые, жизнью довольные, не особо удивились девице, она им огоньку обеспечила на шашлыках, они приголубили ее…
И так вот, одна за одной, стали попадать вслед за кошками, девицы.
Некоторых уборщицами в банках находили, иные – риэлторами числились, кто еще где – пришло в запустение место, вернулись белки, появились птицы и на развалинах домика играли…
А вот этого я не скажу – но детки были игривые, ловкие и явно очень-очень любимые!
И вернулась экосистема почти что в свое прежнее состояние.