Вопрос по ветряным мельницам я впервые встретил в детской книге. Лев Кассиль, «Вратарь республики»:
– А вот, погодите-ка, Дон-Кихота читали?
– Ну, я думаю!..
– Тогда скажите: какая у него была политическая ошибка, когда он мельницы колошматил?
– Это не политическая ошибка, – возразил Ласмин, – это противно здравому смыслу, просто сумасбродство.
– Нет,– сказал Фома,– виноват, бить надо было, только не мельницы, а мельников, чертей пузатых.
Далее Фома признаётся, что мысль эта не его, а вычитана у Честертона. Да и разговор о мельниках и мельницах был затеян лишь затем, чтобы «срезать» интеллигента, поскольку разговор тот имел место на катке, и никаких мельниц поблизости не наблюдалось.
Сервантеса я в те годы не читал. Знал понаслышке, что есть-де у него книга о Рыцаре Печального Образа, который сражается с ветряными мельницами. Даже пару раз брался за книгу, но откладывал: мало приключений и много рассуждений. Вкусы же мои класса до шестого, да что до шестого, до десятого, были просты и безгрешны: хорошая книга должна читаться весело и легко, никаких описаний и отступлений. Потому Сервантеса отложил, но иллюстрацию запомнил.
И думал не только о мельницах, но и о мельниках. Положим, бить классового недруга – дело правильное. «Не нужно нам монахов, не нужно нам попов, бей спекулянтов, души кулаков» (и вовсе не Шишков, а Третьяков!), но, разбив мельника вплоть до высшей меры социальной защиты, на кого оставим мельницы?
А на беднейшее крестьянство и оставим! Не боги горшки обжигают, крестьянин подумает, подумает и мельницу освоит. Научится. То есть станет мельником? Да, но нашим, социалистическим мельником. Мельником на зарплате. Ну, или за трудодни будет работать (трудодни успели уйти в прошлое, но я о прошлом и размышлял). Чтобы всё было честно, назначат весовщика, контролёра, учётчика, всех, опять же, из беднейшего крестьянства. Да и вообще, урожай в область увозят, а там, в области, не маленькая кулацкая мельничка, а большая, огромная, фабрика муки.
На том до поры и успокоился. Прочитал Сервантеса. Прочитал «Возвращение Дон Кихота» Честертона. Прочитал «Гамлет и Дон Кихот» Тургенева. Приник к источникам.
– Вы никогда не думали, – спросил Херн, – как было бы хорошо, если бы он [Дон Кихот] их победил? Ошибался он в одном: надо было биться с мельниками. Мельник был средневековым буржуа, он породил наш средний класс. Мельницы – начаток фабрик и заводов, омрачивших нынешнюю жизнь. Сервантес свидетельствует против самого себя. Так и с другими его примерами. Дон Кихот освободил пленников, а они оказались ворами. Теперь нельзя так ошибиться. Теперь в кандалах нищие, воры – на свободе.
«Дон Кихота» я перечитываю раз в пятилетку. Или десятилетку. И с каждым прочтением вижу, что мир, описанный Сервантесом, к нам всё ближе и ближе. Вот уже и герцоги появились, и Церковь с заглавной буквы и никак иначе, и смекалистый мужичок стал губернатором на Острове, который никакой не остров, а как бы.
Но что защищал, за что сражался Дон Кихот? За светлое феодальное прошлое? Вряд ли. Все познания о рыцарстве у Дона Кихота книжные, из рыцарских романов. Книги создают гибридную реальность куда лучше, чем хитрые очки, шлемы, перчатки, кресла и педали. Очки и перчатки меняют ощущение, книги – мышление. Очки, если что, и снять недолго, а попробуй избавиться от прочитанной книги! А уж если этих книг много, и все они дудят в одну дуду, то они формируют ментальность, как бинты – стопы знатных китаянок средневековья.
Это отлично понимали вожди Советского Союза, и потому книги тех лет были оружием, и оружием массового поражения. Тексты, написанные чуть лучше, или чуть хуже, били по площадям, порождая в умах гибридную реальность, которая вытесняла реальность обыкновенную. Такое уж свойство второй сигнальной системы. Да и сейчас человек спрашивает, мол, кому верить, телевидению с инфляцией в десять процентов или кошельку, похудевшему вдвое? Раз спрашивает – наш человек! Не наш, понятно, верит своему кошельку, а не казённому телевидению.
И тот, кто горлом встаёт на защиту генералиссимусов и комиссаров госбезопасности, защищает именно гибридную историю, а не историю реальную. Потому биться будет до последнего пробела.
Вот и Дон Кихот видит в мельницах великанов, в медном тазе – чудодейственный шлем, а в каторжниках – угнетённый люд, который нужно немедленно освободить. Видно, в детстве он читал хорошие книги.
Главная ошибка Дон Кихота не в том, что он воевал с мельницами, а не с мельниками. Главная ошибка Дона Кихота в том, что он делал это в одиночку. Ему бы провозгласить рыцарство единственно верным испанским учением, создать гвардию, рыцарский орден, и не самому громить мельницы, а насылать на них отряды возмущённых селян и горожан – мол, почему хлеб не раздают даром? Согласно заслугам перед Орденом?
Может, у Кихота ничего бы и не получилось. Но попробовать стоило. И начать ему, пожалуй, нужно было бы с того, в чем он был докой – с книг. Затеять издание Рыцарской Библиотеки. Выпускать серию «Пламенные рыцари», в которых превозносить достоинства Амадиса Галльского, Сида и Роланда, а о недостатках умалчивать. Ну да, нарком, то бишь рыцарь такой-то заразил сифилисом половину наркомата, другой рыцарь без кокаина не садился на коня, третий завел гарем малолеток-дворяночек, но в книгах этого нет, значит, нет вообще.
Издавать и газету «Путь к Граалю». Прочитав её, воспитанные на «Пламенных Рыцарях» люди будут знать наверное, что прежде хлеб стоил грош за фунт, сено – алтын за воз, а бензин – пять копеек за литр. И горе тому, кто усомнится в ценах, пусть даже сомневающийся жил в те времена. Тем хуже для него, если жил! Очернитель, испанофоб, продавшийся дикарям Вест-Индии. На поединок выйдут вряд ли, а донос накатают, пусть и с ошибками.
Хотя… Хотя Дон Кихот, пожалуй, предвидел последствия — перерождение рыцарей в толстосумов, а оруженосцев в казнокрадов. Потому и странствовал лишь с верным Санчо.
Одного рыцаря Испания выдержит.