Депрессия – штука крайне неприятная. Это не только плохое настроение, что и само по себе скверно. При депрессии резко снижается эффективность мышления. То, что вчера выходило играючи, составление экономического прогноза на август, партия в шахматы на звание чемпиона Гвазды или написание романа, превращается в мучительный труд с ещё более мучительным результатом: прогноз возвращают с резолюцией «Как экономист – полное г….», партию можно сдавать уже на пятнадцатом ходу, а роман, как осёл, остановился, едва выйдя за первую главу, и ни тпру, ни ну. «Иа! Иа!» – и больше ничего. Не хотят слова складываться в абзацы, хоть плачь, хоть пляши, хоть кол на голове теши. И, наконец, третья сторона депрессии (это ж не монета, скорее, пирамида): физическая немощь. Нет сил не то, что в горы пойти, пугает даже обыкновенная равнинная прогулка вёрст этак в семь, восемь. Да что прогулка, улицу перейти – и то уговариваешь себя час или три – на той стороне гастроном, а в гастрономе хлеб, соль и спички. И ещё много чего заманчивого. Но не тянет, а тянет лишь занавесить окно, лечь на диван и лежать, лежать, лежать.
Медицина предлагает разные способы борьбы с депрессией. Например, поменьше спать, а иногда и не спать вовсе. Встречать рассвет в горах, а там, где гор нет – на берегу моря, если же и моря нет – в поле. Совершить кругосветное путешествие под парусом в компании верных друзей. Перейти на другую работу, более увлекательную и лучше оплачиваемую. И, наконец, таблетки.
Все это хорошо, да только не всегда доступно. И кругосветное путешествие, и новая интересная работа для типичного гваздёвца это как раз то, о чём он и мечтает в полудрёме на диване, ещё глубже погружаясь в омут депрессии. Нет, чтобы заняться делом: устроиться на «Скорую помощь» хоть врачом, хоть водителем, на что учился. Или сторожем на стройку – и депривация сна мотивируется, и деньги какие-никакие, а заработаешь, что тоже улучшает настроение.
Однако сознаю, что совет мой – не панацея. В лучшем случае принесёт временное улучшение, в худшем же выяснится, что нет вакансий на «Скорой», потому что «Скорой» тоже нет, равно как и строек, где требуются сторожа.
Есть и другой метод, который, как водится, на виду, и который никто не замечает. В Книге Экклезиаста ведь написано: «во многих знаниях многие печали; и кто умножает познания, умножает скорбь». Исходя из этого, следует и действовать, а именно: уменьшать содержание знаний в отдельно взятой голове.
Когда-то я мечтал о таблетках гениальности. В действительности же нужны противоположные средства: таблетки простоты. Чтобы после курса лечения в голове оставались знания на уровне второго класса современной школы. Можно не спеша прочитать указ или постановление, можно подписаться на государственный займ обустройства новых территорий. А можно и без этого обойтись, пиктограммами, и тогда грамоту и арифметику помнить вовсе не нужно. Живи – не тужи. Включи телевизор, и радуйся.
Хотя, конечно, сегодняшнее телевидение радует мало, поскольку руководствуется устаревшей теорией обострения борьбы с заграницей по мере приближения к полному счастью. Но о том, и о теории новой, если получится, напишу потом. По одной хвори за раз.
Нет, кому-то придется взвалить на себя бремя грамотности, но это – как жребий на солдатчину. Если семья богатая, или барин добрый – найдут охотника с чужого двора, с чужой деревни, с чужого государства, наконец. Но обыкновенно обходятся своими силами.
Ребёнка лет семи отдают в волостную школу, где и учат четыре года по программе, схожей с сегодняшней. Окончивший школу получает чин образованца и возвращается к барину. Единственно, что даёт чин, – право выхода на волю после тридцати пяти лет службы. Многих ли придётся рекрутировать в образованцы, обрекая на бобыльство? Одного образованца на сто душ, полагаю, будет достаточно, чтобы растолковать распоряжения помещика, записать трудодни, учесть выходы на субботники и тому подобное; на образованца же можно возложить лечение населения по справочнику, проведение опросов и прочие повинности в том же роде. Если поместье большое, на тысячу душ или более, при помещике образуется нечто вроде совета в десять образованцев, а то и в пятнадцать – вполне достаточно, чтобы одобрение барской воли подтверждало её легитимность. Разумеется, образованец не освобождается от главных народных повинностей, но обыкновенно переводится с барщины на оброк. Впрочем, в страду и образованца не грех выгнать в поле, а вне страды – послать перебирать капусту в хранилищах барина: гнилую – на общий стол, крепкую – на барский. Или на продажу.
Нового рекрута брать нужно не ранее, чем прежний образованец умрёт или предпочтёт по выслуге лет уйти на вольные хлеба. Чтобы не было перерыва, следует создать губернский образованческий резерв на принципах самоокупаемости – пусть, пока не возникнет нужда, образованцы-резервисты укладывают тротуарную плитку или ухаживают за газонами.
Остальной же народ тоже ходит в школу четыре года, но, во-первых, по месту жительства, то есть в своём же селе или даже деревеньке, не отлучаясь от семьи, во-вторых, в школе они совершенствуются нравственно, и вместо чтения, письма, арифметики и начатков географии с экономикой, изучают прилежание, послушание, усердие, пение. Столярные работы для мальчиков, швейные для девочек. Много времени отводят подвижным играм: бабки, лапта, бег взапуски, плавание, гимнастика, игра в мяч должны создать из ребенка атлетически развитого человека. Не обремененный книжной учёностью, человек одиннадцати лет вступает на трудовой путь – и никаких депрессий на протяжении простой и честной жизни не испытывает. Напротив, он всегда бодр и весел, поскольку совесть чиста, трудится усердно, но без надрыва (оно и барину не выгодно надрывать пожизненного работника), а отдыхает идиллически: девки поют и водят хороводы, парни на выгоне гоняют мяч, а в светские праздники устраивают матчи село на село. Число увечий много меньше, чем при кулачном бое, а чести больше. Некоторые помещики тратят большие деньги на покупку особо отличившихся в мячевой игре, и им приходится напоминать, что во всём хороша мера.
Сами же помещики, увы, счастливы куда менее, нежели доверенный им народ. Помещику средней руки, хочешь, не хочешь, а нужно учиться по программе гимназии полных восемь лет, и тут ни взятки, ни покровительства не помогают (хотя наветники и утверждают, что многие только числятся при гимназиях, сами же пребывают в родовых имениях, где и хороводы водят, и в бабки играют, разумеется, на ролях заводил).
Окончивший полный курс лицея получает чин губернского секретаря, а если с отличием – то и коллежского, и потом, в зависимости от проявленного усердия, продвигается вплоть до надворного советника, при исключительных талантах и отменной верности – до статского советника.
Магнаты, владельцы тысячи душ и более, должны завершить университетский курс и получить степень кандидата. Тяжек и суров их путь: им придётся во славу Отечества иметь дело с иностранцами, продавая им ценнейшие лес, пеньку, ворвань и прочие богатства нашей державы, закупать же образцы тех товаров, которые покамест у нас производятся в недостаточном количестве или не производятся вовсе за ненадобностью, познавая обманы и злосердечие, характерное для жителей иноземья.
Такая изнурительная служба почти наверное послужит причиной депрессий. Что делать, положение обязывает. Утешать их должно то, что по выходе в отставку им будет производиться за счет казны курс возвращения к природе, и дни свои они закончат в полном, натуральном, а, главное, заслуженном счастии – том счастии, что даётся простому народу уже по праву рождения.