Многие интернет-службы при знакомстве требуют заполнить анкету. Имя, фамилию, страну проживания. И возраст. Причём возраст вписать самому не доверяют, предлагают воспользоваться встроенным календариком. И если число и месяц затруднений не вызывают, то с годом рождения не всё так просто. Тут волею создателя служб положен предел. К примеру, одна тысяча девятисотый год. И если родился раньше, придётся поневоле обманывать. Конечно, современному человеку обмануть – что чихнуть, ложь, тем более, ложь не под присягою, стала явлением обыденным. Да хоть и под присягою… Но для человека, родившегося в девятнадцатом веке (не для всякого, разумеется), лгать без острой нужды столь же непривычно, как и пить пиво из горлышка бутылки.
Можно возразить что их, людей девятнадцатого века, на земле и не осталось. Может быть, где-нибудь в горах… но не в нашем районе. В шестидесятые годы прошлого века много писали о кавказских долгожителях, которые в свои сто сорок лет здоровы телом, сохраняют ясность ума и бодрость духа. А потом писать перестали. То ли долгожители оказались не такими уж долгожителями, то ли засекретили всё крепко-накрепко. Про ядерные исследования в начале тридцатых тоже писали свободно, а уже в конце – шалишь.
Но большинство учёных («британских учёных») полагают, что если не сто сорок, то сто десять лет вполне прожить вполне реально. И не с помощью натяжек и подтасовок, как кое-где у нас порой, а на самом деле. Пусть не сегодня и даже не завтра, и уж точно не везде, но послезавтра обеспеченные классы передовых капиталистических стран (терминология шестидесятых) будут-таки «лет до ста расти всё без старости».
И это изменит мир.
Как?
А представьте, что Сталин не умер в пятьдесят третьем году. В пятьдесят третьем он полон сил, замыслов, энергии и всего прочего. И в шестьдесят третьем тоже. И в семьдесят третьем. Это случилось благодаря открытию академика Краснопольского, который, к большому сожалению для всего мира, погиб осенью сорок шестого, когда на подаренном правительством «Мерседес-Бенце 770 К» он, не справившись с управлением, упал с моста в реку Дон. Тело не нашли, да и мудрено – щукопираньи, выведенные академиком Лысенко, чистят любое водохранилище на совесть. Вот в восемьдесят третьем Иосиф Вечный стал немножко сдавать: носить очки, пользоваться слуховым аппаратом и записной книжкой. Сейчас, в две тысячи пятнадцатом, Кремлёвский Горец уже старенький, и дикция плохая, и память подводит, вспомнить хоть, как он перепутал Австрию с Австралией, и что из этого вышло. Нет, народ, как обычно, воодушевился и претворил в жизнь, но кенгуру жалко. Но этот нелепый случай не перечеркнёт триумфального векового правления.
Что ни говори, а роль личности в истории велика, одна личность способна истребить не одну массу народа (население следует считать в массах), и лишь смерть устанавливает пределы личности.
Как назло, русские цари на земле не засиживались.
Иван Грозный в воображении наших современников – злобный старичок, убивающий своего сына, но в момент этого деяния (да и правда ли убил, или навет?) Грозному было пятьдесят лет, а умер он в полных пятьдесят три года, как и добрый дедушка Ленин. Пётр Великий не дожил и до пятидесяти трёх, и сына своего убил раньше, в сорок шесть. А что такое пятьдесят три года? Ступай, работай!
Поживи Грозный полный век, поживи Петр Великий полный век, проживи Ленин полный век – неужели не изменилась бы судьба России?
Или же напротив, короткая жизнь обуславливает какую-никакую, а сменяемость власти, а смена власти позволяет стране выйти из безнадёжной, казалось бы, ситуации, сохраняя чувство собственного достоинства правителя: не я вас завел в трясину, предшественник завёл. А я как раз вывел, потому мне слава.
Тот же Грозный до отъезда в Александровскую слободу был царём вполне уживчивым – по меркам того времени. Умри он в этой слободе, и остался бы просто Иваном Четвёртым, без прозвища. Или Иваном Весёлым. Да и Сталин, умри он в двадцать девятом, тоже бы вошёл в историю как царь добрый и к народу отзывчивый.
Иногда приходят кощунственные мысли: вдруг научно-технический прогресс связан и с тем, что во многих странах власть стала сменяемой, и сменяемой достаточно быстро? И даже там, где формально существовала и существует монархия, она, монархия, делегировала значительную часть своих властных полномочий всяким парламентам и прочим местам для дискуссий?
Если же реальная власть оставалась у одного человека на десятилетия, то прогресс подстраивается под него. Куда велит вождь, туда он и идёт. По мере сил. Ну, и от вождя зависит, как у него с плюхами и пряниками. И насколько он вообще знает, чего желает.
И если вождь (князь, царь, господарь) правит веками, то страна неизменно откатывается туда, где ночами воют то ли волки, то ли волкодлаки. Дракула не оттого долго правит, что пьёт кровь народа, а потому пьёт кровь народа, что долго правит. Весь край, вслед за князем, погружается в прошлое, и вылезать оттуда не хочет решительно. Куда вылезать-то? На посмешище? Мир давно в девятнадцатом веке, а этот уголок Трансильвании всё в семнадцатом. Вылезешь на свет, мгновенно постареешь и рассыплешься в прах. Нет уж, лучше по старинке, при лучине, но жить.
У Ивана Ефремова в «Часе быка» население планеты разделено на две категории – короткоживущих (Кжи) и долгоживущих (Джи). Короткоживущие – это люди преимущественно физического труда. Рабочие, крестьяне, рядовой состав силовых структур. Как миновал пик работоспособности – ступай на Пурпурные Поля. Никакого пенсионного фонда, никаких непродуктивных расходов.
Долгоживущие же это люди умственного труда, которым физическое увядание не мешает изобретать, лечить, создавать патриотические программы для телевидения и тому подобное.
Мне кажется, возможен и обратный вариант. Долгоживущие – как раз люди преимущественно физического труда. Вооружённые средствами малой механизации (опять привет из шестидесятых), они и в пятьдесят, и в шестьдесят лет работают отлично. Полученные в детстве и юности навыки каменщик, землекоп, токарь и полицейский могут использовать всю жизнь, особенно в обстановке, когда прогресс вперёд не летит, а плывёт как речной рак. Человек же творческий раскрывается в первую половину жизни: учёный, поэт или постановщик патриотических фильмов. Потом же он все силы отдаёт на то, чтобы удержать захваченный плацдарм, отбивая атаки наглой молодёжи – и, объективно, тормозит тот прогресс, которому должен служить.
И потому ещё неизвестно, кому повезёт – стране, где академики будут плодотворно работать двести лет, или той, где только двадцать.
Естественный отбор покажет.