Однажды погожим осенним днём, когда лето ещё не решилось окончательно отступить, а зима только строила планы атаки, Константин Эдуардович Циолковский пришёл к Дмитрию Ивановичу Менделееву. Время подгадал, чтобы после обеда попасть: Дмитрий Иванович после обеда добрее становился.
Пришёл, лакей провёл его в гостиную.
Константин Эдуардович шаркнул ножкой и говорит:
– Вот, Дмитрий Иванович, я тут одну штукенцию изобрёл.
– Опять, поди, цельнометаллический дирижабль, Константин Эдуардович?
– Нет, поменьше. В кармане умещается. Как вам, быть может, известно, по причине слабости слуха я лишён возможности пользоваться телефоном.
– Сочувствую…
– Да и денег нет, компания втридорога дерёт только за сам факт наличия проводов в квартире, а говоришь ты, молчишь, никого не касается.
– Что ж… Дело новое, средства потребны огромные, да и оператор связи с царём на охоту ходит, через собак породнился…
– И поэтому я изобрел приспособление для передачи и приема мыслей на расстоянии. Совершенно без проводов, – и Циолковский достал коробочку размером с пачку папирос «Зефиръ».
– То есть изобрели особый телефон?
– Нисколько не телефон, поскольку ни слушать, ни говорить тут не нужно. Тут нужно думать, и потому я назвал своё изобретение «Теледум».
– И он действует?
– Действует. Достаточно приложить корпус «Теледума» к височной части головы и мысленно, повторяю, мысленно представить адресат, а потом опять же мысленно, чётко и внятно к нему обратиться, как адресат тут же воспримет посылаемую ему теледуму.
– В самом деле?
В ответ Циолковский молча прижал коробочку к виску.
– «Цельнометаллический дирижабль есть вернейшее средство покорения пространства»… – произнёс Менделеев и рассмеялся:
– Это вы, батенька загнули. Такие утверждения требуют доказательств.
– Я бы и доказал, отпусти мне казна средств на изготовление прототипа.
– Ладно, не будем возвращаться к старым спорам. А на каком расстоянии действует ваш телефон, простите, теледум?
– У меня не было возможности провести опыты, но теоретически дистанция не ограничена.
– И в другой комнате я услышу ваши мысли?
– Что в комнате, я полагаю, и на Луне услышите!
– Луна далеко, а вот комната рядом, – Менделеев из гостиной переходит в столовую.
– «Дмитрий Иванович, прикажите подать чаю» – раздался его голос. – А если ещё дальше?
– Извольте.
Менделеев, закрывая за собой двери, прошёл в кабинет.
– «Дмитрий Иванович, так как же насчёт чая?» – теперь его голос был едва слышен. – «Можно с бубликами, сахаром и маслом».
Спустя минуту Менделеев вернулся в гостиную.
– Как я вижу, мыслепередача здесь односторонняя. Вы можете передавать мне свои мысли, а я вам нет.
– Это только потому, что теледум у меня в единственном экземпляре. А если бы второй был, один у меня, другой у вас, мы могли бы обмениваться мыслями вот так, как сейчас разговариваем. Причем, повторю, на любом расстоянии. Вы здесь, в Санкт-Петербурге, а я у себя, в Калуге.
– Это было бы замечательно. Но почему вы захватили только один аппарат?
Циолковский потупился:
– Жалование, понимаете, ничтожное, целый год искал средства на один аппарат.
– Так ведь царь говорит, что учителям теперь платят по-царски. Рублей триста в месяц, а то и пятьсот.
– Какое! Двадцать два рубля сорок копеек. И то, пока получишь, душу вытрясут: «Боже, Царя храни» каждое утро школу петь заставляют, отчёты ежедневные, отчёты еженедельные, отчёты ежемесячные – о нравственном росте подведомственных учащихся. Да ещё три рубля ежемесячно собирают на комиссии всякие – стол проверяющим накрыть, адрес поднести, пыль в глаза пустить.
– Прискорбно, прискорбно. Но это, допускаю, в одной Калужской губернии временные трудности, а в других процветание, – поскучнев, сказал Менделеев.
– Уж не знаю, как в других, а только средств на второй аппарат у меня нет. Мне бы от Академии Наук вспомоществование рублей хотя бы в пятьсот, я бы тогда представил два или даже три действующих образца. Потом, с переходом на массовый выпуск, цену можно будет снизить вообще рублей до двадцати за теледум.
– Вы позволите? – Менделеев протянул руку, в которую Циолковский поспешно вложил аппарат.
– С одной стороны, пятьсот рублей для академии не такая уж непомерная сумма. С другой – время неподходящее. Рецессия, экспортные цены падают, импорт дорожает. Царь Ливадию переустраивает, хочет из Крыма подобие Африки сотворить. Чтобы крокодилы, слоны, жирафы бегали. Опять же промышленники деньги просят на освоение Китая, черногорки тоже на миллионы рассчитывают (но это между нами), в общем, деньги будут, но не ранее семнадцатого года. До той поры придётся терпеть. Или искать мецената.
– Есть тут пяток меценатов. Один из Германии, другой из Северо-Американских Соединенных Штатов, третий, ясно, англичанин, четвертый француз, а пятый не то китаец, не то японец, я их всё время путаю.
– С иностранцами вы осторожно. Они, иностранцы, наобещают с три короба, изобретение присвоят и скажут, что так и было.
– Я осторожен…
– Да и жандармы наши начеку. В измене обвинят, сошлют в Сибирь шиншилий добывать, и тогда, поверьте, ваша учительская жизнь в Калуге раем предстанет.
– Я верю.
Дмитрий Иванович со всех сторон рассматривает теледум.
– Коробочка ваша, похоже, непрочная, гнётся?
– Не должна, Дмитрий Иванович. Я её из экономии оловянной сделал, но всё же с чего гнуться? Не гвозди ведь забивать придумана.
– А вот мы попробуем… Ладно, а если так? – Менделеев зажал теледум дверью и навалился всем телом:
– Видите! Согнулся!
– Но ведь это же аппарат умственный! Штука тонкая, рассчитанная на деликатное обращение!
– Нет, нет, и нет! Идите и поработайте с вашей коробочкой. Добейтесь настоящей прочности, тогда и поговорим.
Циолковский забирает искорёженный теледум и уходит. О чём он в это время думает, неизвестно.
Менделеев глядит ему в след, потом смотрит на дверь:
– Ах, какую дверь попортил! Людовик Четырнадцатый! Рублей в триста ремонт встанет! Чего не сделаешь ради науки! Ладно, пора на заседание правления Шведско-датско-русского телефонного общества…
(Автор напоминает, что вышеприведённый текст не более, чем фантазия. Менделеев, Циолковский и Царь суть вымышленные лица, не имеющие ничего общего с реальными историческими фигурами)