Когда-то в Туле ученику оружейника давали набор напильников, обычно из Штирии, а прочий инструмент он делал ими сам. Штучные ружья таких мастеров брали золотые медали в Париже и Лондоне… А потом в истории нашей страны был период поразительно быстрого промышленного развития. Называть его принято первыми или довоенными пятилетками. Третье издание Большой советской энциклопедии утверждало, что к 1940 году валовая продукция промышленности СССР возросла по сравнению с 1928-м годом в 6,5 раза. По объёму промышленной продукции Советский Союз в 1937 вышел на первое место в Европе и второе в мире. Условием, обеспечивающим такие темпы роста, было ускоренное развитие производства средств производства (так называемой группы «А»): оно за это время увеличилось в 10 раз.
Выше приведён график динамики ВВП на душу населения нашей страны. Как видим, прирост его в период первых пятилеток меньше, чем рост объёмов промышленности: страна изначально была аграрно-традиционной, и стартовая доля промышленности была невелика. Ну и то, что индустриализация велась за счёт внутренних ресурсов, затягивания поясов населения. В первую очередь выпускалось то, что могло идти на дальнейшее развитие промышленности. Чугун и сталь. Прокатные станы, рельсы, паровозы, вагоны, трактора, станки, грузовики. То, что, в свою очередь, будет служить производству чугуна, стали…
За две первые пятилетки производство чугуна выросло на 439%, стали — на 412%, проката — на 382%… Можно говорить об аналогиях с автокаталитической реакцией. Можно — о положительных обратных связях. Но при любой терминологии — советская довоенная промышленность в первую очередь производила то, что нужно было самой промышленности. Уже не ученик напильником делал инструмент, а заводы делали заводы… Начиная с выплавки чугуна и стали. А кадры для металлургии готовил Московский институт стали, созданный в 1930 году на базе металлургического факультета Московской горной академии. (Весьма символичное отображение истории технологий — от добычи сырья к промышленности…)
Но обратим внимание: способностью к репликации, к расширенному воспроизведению обладала лишь промышленность в целом. Чугун не мог превратиться в новый чугун даже при наличии поблизости руды и антрацита. Ему нужно было превратиться в сталь и прокат, принять формы шагающих экскаваторов и врубовых машин, вагонов и скреперов… Пройти через сложный процесс, управляемый структурами социума (очень забавные вещи об эффективности металлургии первых пятилеток рассказывает ныне Счётная палата). И точно так же самые современные материалы, производству которых ныне учат в Национальном исследовательском технологическом университете «МИСиС», наследнике Института стали (а потом ещё …и сплавов), также не могут реплицироваться.
В принципе, так происходит во всей современной индустрии. Продукция точного литья и штамповки, порошковой металлургии, композитных материалов идёт другим отраслям и под другие технологические процессы. Но вот недавно в лабораториях МИСиСа (будем так называть его по старинке, в знак уважения традиций) состоялось событие, которое — конечно же, лишь слившись с многими другими подобными, как начальный ручеёк превращается в реку, — может иметь для человечества значение, сравнимое с неолитической, промышленной и информационной революцией. Хотя пресс-релизы описывают его очень скупо: «В FabLab МИСиСа построены 4 настольных фрезерных станка с программным управлением».
Ну станок, ну фрезерный… Вон, в гараже такой стоит, хоть и без программного управления (совершенно непонятно, почему такой интерес вызывает отпечатанное на 3D-принтере оружие…). В чём тут новизна, а тем более — революционность?
Для того чтобы понять это, нужно обратиться к истории программы FabLab. Это аббревиатура от fabrication laboratory. Небольшая мастерская, которая даёт возможность преобразовать компьютерные данные в разнообразные детали, выполненные на станках с числовым программным управлением. Обычный состав её оборудование включает резаки для листовых материалов; многокоординатные станки, преимущественно фрезерные и токарные; 3D-принтеры для быстрого выпуска моделей; двухкоординатные прецизионные станки для фрезерования печатных плат (в эпоху дискретных ЭРИ радиолюбитель просто резал ножом по фольгированному стеклотекстолиту); ну и оборудование для разработки, программирования и тестирования микроконтроллеров.
Конечно, при чтении этого перечня однозначно напрашивается литейное оборудование — но оно требует совсем другой энергетики, техники безопасности и охраны труда. А профессор Массачусетского технологического института Нил Гершенфельд из Center for Bits and Atoms, выдумавший концепцию FabLab’ов как места, где почти каждый человек может сделать почти всё что угодно, стремился к максимальной общедоступности «цифровых мастерских». Перенос FabLab’ов в нашу страну происходил на основе документа «Центры молодёжного инновационного творчества, созданные по модели Fab Lab», подготовленного прошлым летом МИСиСом и ОАО «РВК». (Знаменитые лаборатории Fab Lab придут в Россию: 20 центров через два года)
Ну а теперь FabLab в стенах МИСиСа уже интенсивно работает. И на проходившей в «…стали и сплавов» в середине октября 2013 года Неделе цифрового производства «FabLab 1.5» обсуждался переход международной сети FabLab’ов на новую ступень развития — концепцию 2.0. Суть её заключается в использовании цифровых машин для создания «себе подобных». То есть — FabLab’ы превращаются почти что в «автоматы фон Неймана», способные к самопроизводству. Нет-нет, о манипуляциях атомами в соответствии со значениями битов речь пока не идёт. Всё проще и реальнее: пока что FabLab’ы ориентированы на то, чтобы произвести оборудование для других FabLab’ов из готовых материалов и выпущенных фабриками (в том числе и кремниевыми) деталей.
Раскроить листы, выточить объёмные детали, изготовить печатные платы, спроектировать цифровую систему управления, запрограммировать и испытать её. Учитывая, что программное обеспечения для FabLab’ов распространяется свободно, это может принципиально уменьшить стоимость изготовления оборудования для новой «цифровой мастерской» — до цены материалов и расходов на энергию и амортизацию оборудования «родительского FabLab’а»). То есть — современные цифровые технологии индивидуального производства включаются в процесс расширенного воспроизводства самих себя. Хотите — говорите «автокатализ», хотите — «положительная обратная связь». Но это если и не сама технологическая революция, то её преддверие…
Пока продукция FabLab’ов походит на игрушки. Маленькие смешные роботы, занятные объёмные эмблемы. Но вспомним: эолипил Герона Александрийского был детской игрушкой, прежде чем превратился в турбину Парсонса, которой потребовался демонстратор технологий по имени Turbinia, чтобы выйти в большую жизнь («Робот из человеческих запчастей«). И те фрезерные станки, с которых мы начали рассказ, пока решают очень ограниченные задачи. Они умеют делать объёмные прототипы, но специализация их — печатные платы… Но именно их высоко оценил профессор Нил Гершенфельд, прекрасно знающий, какая часть стоимости современного производственного оборудования приходится на цифровые управляющие схемы.
Ещё один важный момент. Современная экономика — экономика знаний. Измыслить вечно воспроизводящие друг друга машины могло и индустриальное общество. (Что, в общем, и делало: вспомним Сэмюэля Батлера, «Эволюция машин«.) А FabLab’ы переносились к нам прежде всего для людей. О вовлечении молодёжи в инновационную деятельность, в творчество, вовлечении таком, где обучение новым технологиям сопровождается созданием новых знаний, и заботились прежде всего специалисты МИСиСа и ОАО «РВК». И, похоже (судя по оценкам профессора Гершенфельда), результат получился удачным. Ведь о выводе сети FabLab’ов на новый уровень, на замену дорогих покупных станков самовоспроизведёнными — мол, путь «Machines that make machines» — говорили на конференции в нашей стране. И, может быть, «цифровые мастерские» будут прирастать темпами ранней индустриализации, сохраняя гибкость ручного производства, где мастер делал инструмент под себя…
Автор благодарит Светлану Пятигорскую из НИТУ «МИСиС» за любезно предоставленные фотографии.