Британскому профессору сэру Тиму Ханту к высоким скоростям не привыкать: в конце концов, нобелевским лауреатом он стал за работу, раскрывшую один из ключевых механизмов деления живых клеток. Но даже для него скорость, с которой функционируют социальные сети, оказалась чрезмерной, невообразимой! Хант, если вы вдруг не слышали, стал главным героем и одновременно жертвой громкого скандала, который длится вот уже три недели, но всё ещё не исчерпал себя. И, в особенности если ваши интересы связаны с интернет-механикой, стоит к происходящему присмотреться.
Завязка простая. 72-летний учёный был приглашён в Сеул на проводившуюся там Всемирную конференцию научных журналистов. И 8 июня, за обедом, на котором собралась преимущественно женская аудитория — женщины-журналисты, женщины-учёные — он позволил себе весьма вольное высказывание. Сказал он буквально следующее, цитирую. «Позвольте мне рассказать вам о моих проблемах с женщинами. Когда они в лаборатории, случаются три вещи. Во-первых, вы влюбляетесь в них. Во-вторых, они влюбляются в вас. В-третьих, если вы их критикуете, они начинают плакать. Возможно, в науке нам следует отделить девочек от мальчиков?».
Тут стоит отметить, что по какой-то причине (вероятно, обед не входил в список официальных мероприятий), никто не фиксировал разговор ни на диктофон, ни на камеру. Это обстоятельство сыграет свою печальную роль впоследствии. Потому что среди участниц нашлась активистка (некая Конни Сен-Льюис, тоже британка, тоже немножко учёный, немножко журналист — кстати, преподающая в вузе правила хорошего тона в журналистике), посчитавшая, что сказанное за столом заслуживает быть вынесенным на суд общественности. Она привела слова Ханта в своём твиттере, сопроводила их очевидно не самой удачной фотографией профессора (Тим, видите ли, не имеет привычки подстригать волосы, растущие из носа), описала, якобы, произведённое его речью действие на аудиторию («шок») и выразила своё удивление и возмущение: неужели, мол, этот мужлан полагает, что на дворе всё ещё викторианская эпоха?
И на Ханта сошла социальная лавина. Прежде всего, конечно, пост Конни растащили несколько сотен её подписчиц, среди которых много журналистов. После чего он реально взорвал Twitter и другие соцсети. Тысячи и тысячи женщин, имеющих хоть какое-то отношение к науке, в знак протеста стали публиковать свои снимки из лабораторий и аудиторий, сопровождая их придуманным кем-то по ходу дела хэштегом #distractinglysexy (букв. отвлекающе сексуальны!). Этот поток и сейчас ещё интересно посмотреть, а в первые дни он маячил в топах. Подключились и классические СМИ. Поняв Ханта буквально, они буквально распяли его на своих страницах за сексизм.
В результате, за каких-нибудь пару дней, Тим — заочно! — потерял несколько занимаемых постов. Сперва его выбросило со службы легендарное Лондонское королевское общество, где он состоял в комиссии по присуждению наград за достижения в биологии. Потом вынудил подать в отставку Университетский колледж Лондона — престижный вуз, где Хант числился почётным профессором: ему объяснили, что либо он уйдёт добровольно, либо его с треском уволят. Наконец, он покинул кресло в Европейском исследовательском совете — важном органе Евросоюза, в частности, занятом распределением грантов. И всё это под дикое улюлюканье толпы (позже его коллеги вспоминали об этом так: «Тима линчевали!»).
Фишка в том, что случилось всё вышеописанное быстрее, чем Хант физически cмог отреагировать. О нём узнали, его обсудили, осудили, признали виновным и наказали, пока он завершал дела на конференции, выселялся из гостиницы, ехал в аэропорт и улетал домой. Понятное дело, он не имел возможности нормально прокомментировать обвинение или тем более написать статью в свою защиту. Как сказала его супруга (сама, кстати, профессор-иммунолог), когда он прилетел, то просто сел и расплакался. Уставший, побитый, бессильный старик. И лишь двумя неделями позже стало выясняться, что пострадал-то он, в общем, ни за что!
К тому моменту кто-то из присутствовавших на ланче официальных лиц дал, наконец, своё описание ситуации (большинство свидетелей, сидевших с Тимом за столом, отказались подтвердить или опровергнуть цитату Конни). И получалось, что слова Ханта выдернули из контекста. На самом деле он произносил свой спич с улыбкой, явно дав понять, что шутит. А после вышеприведённых рассуждений про женщину в лаборатории шло: «Ну, а если всерьёз, я впечатлён экономическим развитием Кореи и несомненно важной ролью женщин-учёных в нём. Наука нуждается в женщинах и вы должны заниматься ею, невзирая на препятствия, в том числе и монстров вроде меня».
После такого внимание, естественно, переключилось на Конни. Таблоиды, до того момента поджаривавшие профессора, опростали воображаемую сковороду, копнули биографию Сен-Льюис и предъявили массу нелицеприятных фактов: она оказалась ленивой, склонной к преувеличениям и припискам (особенно, когда речь идёт о её заслугах перед родиной и наукой), конфликтной особой. И, похоже, просто решила заработать на скандале «баллов»: известность, как известно, не бывает плохой!
Но если вы спросите, восторжествовала ли справедливость, придётся вас огорчить. Увы. Хоть в защиту Ханта выступили коллеги, а солидной газетой опубликовано минимум одно коллективное письмо (Тим, оказывается, славится как раз как сторонник равноправия полов в науке), в правах его не восстановили. Из числа организаций, где он работал, только одна высказалась в том смысле, что ему, вероятно, скоро вернут должность. Остальные пока молчат.
Впрочем, волноваться за Ханта теперь вряд ли стоит: пусть с опозданием, пусть натерпевшись несправедливо, он, похоже, вернётся к нормальной жизни и работе. А вот о том, как и почему вели себя участники скандала с противной стороны, стоит задуматься.
Поведение толпы в подобных ситуациях изучалось психологами ещё во второй половине XX века. Есть замечательный советский научно-популярный фильм 1971 года (см. «Я и другие»), где анализируется качественно схожее происшествие и делаются интересные выводы. Вкратце: человек, оказавшийся в неожиданной, необыкновенной обстановке, запоминает мало, а пережив — легко, интуитивно, восполняет недостаток фактической информации со слов других людей (которые, на самом деле, видели и помнят не больше его самого), и идёт на такое замещение тем легче, если на него давят.
Там же демонстрируется и другой интересный опыт: зная о человеке лишь со слов других людей и имея перед собой только его фотокарточку, мы склонны разделять чужое мнение, приписывая незнакомцу свойства, которых от нас ожидают. В этом плане подобранная Конни фотография Ханта с торчащей из носа порослью, конечно, здорово поспособствовала истерии: «уж такой-то злыдень наверняка женоненавистник!».
Однако случившееся демонстрирует и элемент, который не был и не мог быть известен науке 70-х. Речь о скорости распространения информации в социальных интернет-средах — или, говоря иначе, скорости, с которой «коллективное сознательное», объединённое глобальной компьютерной сетью, выносит свой вердикт. Эта скорость радикально превосходит быстродействие традиционных медиа. Почему? Вероятно, работающая в реальном времени Сеть служит своеобразным катализатором для изученных процессов поведения толпы. Взбудораженная людская масса и так-то не склонна утруждать себя изучением первоисточников, ей нравится просто «гореть», словно дрова в большом костре, наслаждаясь ощущениями. А в социальных сетях, где мнения распространяются моментально, небольшой костёр превращается в огненный шторм в считанные часы.
И насколько же легко должно быть манипулировать общественным мнением в таких средах! Достаточно вбросить что-то, что зажжёт пламя эмоций — и оно с лёгкостью поглотит фигуру любой величины. А с останками потом поди разберись…